а как подойти к Нему, чтобы быть услышанным?

Слово в неделю 24 по Пятидесятнице

Мы сегодня слышали о чуде. Бог сотворил его для двух человек: начальника синагоги Иаира и некоей женщины, страдавшей женской болезнью уже 12 лет. У мужчины умирала дочь, у женщины иссякла вся ее жизнь: нет больше имущества и нет больше сил, чтобы ходить по врачам. Каждый из них по-своему обратился к Иисусу-чудотворцу: Иаир упал к Его ногам и просил прийти в дом, чтобы исцелить дочь; женщина подошла сзади и тайно прикоснулась к одеждам Иисуса, чтобы никто не заметил этот ее поступок отчаяния. Оба они услышали примерно одинаковое: «верь; если веришь — верь, несмотря ни на что, и вера спасет тебя и даже другого, кто так тебе дорог, что ради него ты можешь верить, несмотря ни на что».

Для этих двоих произошло чудо. И если вспомнить еще, то сразу приходят на память другие:

двое прокаженных и еще 10 прокаженных, слепой Вартимей и два других слепца, жена хананеянка и отец бесноватого отрока…

Но в чем же чудо, происшедшее в каждом таком случае? Мы обычно видим чудо в исцелении. И действительно: девочка уже умерла, как и сын Наинской вдовы, слепоту даже приобретенную практически никогда не излечивали, а тем более врожденную, от проказы не было никакого средства, и кровотечение женщины безысходно уничтожало ее жизнь. Во всех случаях мы видим очевидное чудо: происходит невозможное. НО: невозможное для обычного порядка вещей, но не для Бога.

И поэтому я думаю, что настоящее чудо не в исцелении от болезни. Настоящее чудо в том, что недоступно даже Богу, а оно совершается.

Может ли быть хоть что-то, недоступное для Бога-Вседержителя? Когда-то в далекой древности один умный хитрец придумал такой парадокс: может ли всемогущий бог сотворить такой камень, который не сможет поднять? Кажется, он придумал эту логическую ловушку для нелепой веры простецов, а оказалось: чтобы прославить Бога. В чем был замысел: если бог не может сотворить такого большого камня, то он не всемогущ. Если он может сотворить такой камень, который не сможет поднять, то он не всемогущ. Как ни крути, а вера во всемогущество бога подорвана. Но Всемогущий Бог сотворил человека и сказал: Я наделяю его волей, которую он может употребить против Меня, но Я никогда не вторгнусь в нее Своей силой. Человек стал таким камнем, который Бог не может поднять, не может – потому что Сам установил такое правило.

Настоящее чудо произошло тогда, когда воля человека, годами замкнутая сама на себя, живущая для себя, вдруг разомкнулась и открылась для Бога, и слова «прииди и вселися в ны, и очисты ны от всякие скверны» перестали звучать как предписанная формула, лишенная смысла и стремления, а зазвучали как порыв навстречу Ему. Порыв, который не может сдержать никто: ни общественное мнение (замолчи, — говорили Вартимею, – не беспокой учителя; женщина в кровоточении по женской части не может прикасаться даже к членам семьи, подобно как и прокаженные не смеют приближаться к людям здоровым), ни природный порядок вещей (мертвые не возвращаются, слепорожденные не прозревают).

Ничто не может быть препятствием, когда воля человека возжаждала Бога как источника жизни и истины.

Это никакое не сложное умозаключение, к которому можно прийти, только имея 7 пядей во лбу. Это видно всякому, кто читает эти истории. Как видно и то, что мы, произнося эти самые слова — «прииди и вселися в ны…» — вовсе не вырываемся из порочного круга повседневных грехов. И даже если это произошло на мгновение – пока говорил эти слова – это уже чудо, своим светом озаряющее нашу жизнь до следующего радостного мгновения, и я таких мгновений не могу вспомнить много.

Но я могу вспомнить много людей, приходящих к Богу со своими просьбами о том, чтобы жизнь изменилась, и вчера, прочитав эту сегодняшнюю историю из Евангелия, я вспомнил два таких случая.

Подходит ко мне человек на исповедь и читает грехи. Он делает это примерно так, как я и считаю правильным: как будто бы меня нет. Потому что я считаю, что если человек пришел к Богу, он не будет рефлексировать на стоящего рядом священника, потому что священник – слуга в присутствии Бога, Которому (Богу, а не священнику) ты открываешь свою боль. Это как медсестра на приеме у врача: вы говорите врачу о своей боли и не думаете о том, что посторонний человек вас слышит. Но тут у меня возникает иное ощущение: этот человек читает свои грехи так, словно бы и Бога нет рядом, а надо просто прочитать этот список в этом месте в это время. Я подумал: неужели Бог принимает такую исповедь за покаяние? Я услышал эту мысль, и в душе возникло чувство, которое я попытался понять: что я испытываю? Раздражение по поводу такой исповеди? Неприязнь к человеку? Я осуждаю его? Или я обиделся, что он меня игнорирует? Я ведь не должен ничего такого иметь в душе к кающемуся, и если имею, то я нарушил свою роль в этой встрече, я сам не соответствую своему месту. Тогда я обратился к Богу с вопросом: «Господи, неужели Ты принимаешь такую исповедь? Скажи мне». И просто стал дальше слушать слова из списка, больше не допуская никаких мыслей. А потом, когда человек закончил, я, как обычно, накрыл голову епитрахилью и стал читать разрешительную молитву. А когда дошел до имени, то не смог его вспомнить. Я многие годы знаю этого человека, и постоянно его имя звучит в пространстве вокруг меня – в словах других людей, сам произношу его на исповеди и в момент причастия. Но в этот момент оно убежало от меня напрочь. Я даже на следующее утро не смог его вспомнить.

Те, кто бывает у меня на исповеди, знаете, что я часто спрашиваю ваше имя. Некоторые даже привыкли к этому и сами называют его каждый раз, не дожидаясь вопроса. По случаю скажу, что я не всегда спрашиваю из-за того, что забыл. Я считаю правильным, чтобы вы его называли, а не рассчитывали, что оно и так известно. Вы же сейчас не перед хорошо известным вам священником стоите, а перед Богом, и вообще-то никто из нас – ни вы, ни я – не знает, а не скажет ли Он те самые слова из Евангелия: «Отойдите от Меня, Я никогда не знал вас». Поэтому хотя бы назовитесь Ему, когда просите о прощении грехов, а не надейтесь на знакомства. Но в этот раз я так и дочитал молитву до конца, не произнеся имени, а потом думал: «может, спросить, пока целует Евангелие и крест? ведь есть еще время». Но не стал, потому что понял: это и был ответ на мой вопрос о том, принимает ли Господь такую исповедь.

И теперь передо мной стоит другой вопрос: сколько раз до этого я читал разрешительную молитву, а для Господа она звучала так же безжизненно, как слова «кающегося»? Что мне делать в таких ситуациях? Брать на себя дерзость отказывать в разрешительной молитве? Но ведь человек не сказал ничего экстраординарного: убил, изменил, богохульствовал… Ничего такого, все вполне обычное. Как у всех… А может, в этом и беда, что мы все — как одна безликая масса, произносящая множеством ртов одинаковые слова при одинаковом безучастии сердец, проходим перед Ним, думая, что подошли к Нему, а на деле только прошли через пространство встречи, так и не встретив…

А потом вспомнил: не все… Я вспомнил другой момент из того же дня, который почему-то тоже остался в памяти. Другой человек, отходя от исповеди, оставил на Евангелии свою слезу. Я не просто стер ее, как обычно, — такие вещи бывают не так уж и редко, — я как-то по-особенному ее воспринял. Может, потому что это была «скупая мужская слеза». Или потому что, когда читал разрешительную молитву, еще не видя этой слезы, старался приложить к его просьбе Богу свою просьбу о нем.

Все мы просим у Бога. Не всё получаем. Даже привыкли уже к этому. Есть у нас на этот счет правильные теории. Но ведь есть еще и сердце, которое должно бы чувствовать: не получил, потому что остался не услышан. А не услышан остался, потому что, обращаясь к Богу, так и не подошел к Нему. В этом месте любой, кто понимает, о чем я до сих пор говорил, спросит: а как подойти к Нему, чтобы быть услышанным?

Чтобы подойти к Нему, надо выйти из себя. Многие из нас умеют «выходить из себя», да только не в ту сторону: мы «выходим» в гнев и злобу. Там, конечно, мы Бога не встретим. Надо «выйти» в другую сторону. Есть такие слова в богословии: нижеестественное состояние – так хорошо знакомое нам, куда обычно мы и «выходим», — и вышеестественное состояние, куда надо бы, но не умеем. Потому что это означает: превзойти себя. Мы умеем иногда подпрыгнуть и на мгновение «заглянуть» в вышеестественное состояние, но задача в том, чтобы там остаться, а не просто подсмотреть что-нибудь и вывалиться обратно. А для этого надо не подпрыгивать в натужном усилии мгновения, а восходить над собою, изо дня в день подготавливая возможность там остаться.

Почему человек, подпрыгнув, падает назад? Это законы физики: сила притяжения. Чтобы не упасть назад, надо при прыжке развить первую космическую скорость. Это невозможно для простого мускульного усилия. Значит, остается еще только один вариант, известный физике: лишиться массы, за которую Земля нас притягивает. «Масса – это мера инерции» — говорит учебник физики. То есть это известно еще с 7 класса. Пора бы понять. Инерция, это как раз та штука, которая держит нас на раз и навсегда заведенных траекториях. Это та величина, которую мы ежедневно старательно наращиваем, когда силимся «приобрести вес» в обществе. Потому что вес, в обществе без Бога, это как раз и есть количество навешанных на себя «важных обязанностей»: муж, отец, начальник (бригадир – уже вес, а директор – это уже вес такой, что надо не менее 200 лошадей, чтобы возить его от дома до работы). Величина в магазине, величина на дороге, величина за столом, величина в сортире… Можно продолжать ряд, но нет смысла, потому что в этом ряду нет главного: раб Божий. Мне один человек недавно сказал: «ну почему же раб, мне больше нравится: сын, друг». Очень согласен. Мне тоже больше нравится. Но дело в том, что пока не осознаешь себя рабом, не станешь другом. Потому что сначала надо все-таки понять свою никчемность перед лицом Бога. И эта никчемность обеспечена как раз тем усилием прирастить «вес» в обществе, которое устроилось так, чтобы Богу в нем не было места.

И еще, если говорить об инерции. Здесь, в Церкви, мы вовсе не теряем ее, а наоборот, по заведенной раньше привычке, пытаемся и здесь вполне отдаться ей: «вычитать» правило, «не есть мяса», «прочитать главу Евангелия», прийти на службу, сделать нужное количество поклонов, заказать записочки… — всё это инерция, когда в этом нет свободного духа, рвущегося навстречу Богу, а есть только желание «делать всё как надо». Именно стремление «делать всё как принято» и превращается в инерцию, когда начинаем делать бездумно, безответственно, безынициативно, безжизненно – формально и механически. Я уж не говорю о тех случаях, когда мы приходим в храм, и хотим, чтобы нас не заметили и ни в коем случае не увлекли на новую орбиту – вокруг батюшки, вокруг храма, вокруг Бога. Потому что в храме есть батюшка, а Бога кто видел? Я вот сделаю всё как надо, и довольно с меня, и вернусь на свою обычную орбиту: работа, компьютер, футбол, машина, немного жены, иногда – дети. Или так: работа, магазин, кухня, уроки с ребенком, иногда – муж. А по воскресеньям – храм. Говорят, там Бог. Не знаю, конечно: кто бы Его видел? но на всякий случай сделаю всё как надо: свечку, записочку, просфорку, святую воду. Иногда причаститься? – иногда причащусь…

Вы понимаете, что, двигаясь по таким траекториям, никуда не вырвешься, и никого за собой не увлечешь. Ни мужа, ни, тем более, детей. У них центры притяжения гораздо мощнее, чем просфора и святая вода. Мощнее всего этого может быть только Бог. Но для этого надо выйти из себя. А чтобы выйти из себя, надо захотеть других траекторий. Надо перестать ценить тот «вес», который нас удерживает в связях безбожного мира, и оценить вес, который имеет значение для того, чтобы стать другом Богу.

Но сначала, как бы ни звучало непривлекательно – рабом Богу. Потому что сначала надо понять, что своей воли к Богу у нас еще нет. Желание, тоска о чем-то лучшем, даже, может быть, тоска о Нем – но это еще не есть стремление к Нему.

Стремление – это волевое усилие «выйти из себя» туда, где Он есть.

Стремитесь, иначе вся жизнь так и пройдет на путях привычно-безбожных, потому что в обществе потребления нет других. И бойтесь механичности. Даже сила традиции, которую мы привыкли считать благом, является таковым, если удерживает нас на орбите вокруг Бога. А если она держит нас ради себя – традиция ради традиции, подменив собою Бога, — то она становится губительна для нас.

Стремитесь к Богу и постоянно испытывайте себя: что движет всеми вашими поступками – инерция связей, наброшенных на вас миром, отвергшим Христа, или инерция бессмысленных и формальных правил, навязанная вам и выбранная вами ради спокойной уверенности, что «всё как у всех», или – сила притяжения к Богу? И если не будете пренебрегать Его подсказками, то Он будет всегда рядом и усилие ваше будет плодотворным.

Протоиерей Андрей Скрынько

22.11 20

 

(357)