Слово в неделю третью по Пятидесятнице
Светильник телу – глаз. Не потому что светит, а потому что глаз воспринимает свет, и мы видим себя находящимися среди света: видим, куда идти, а куда не надо. Когда глаз не видит свет (темно вокруг или глаз поврежден), то и не видим, куда идти, а куда нельзя – все направления становятся равнозначны. Но на самом деле это иносказание. Ведь неспроста светлому глазу противопоставляется глаз лукавый, худой, сладострастный, а когда обнаруживаешь эти смысловые нюансы, то понимаешь, что и светлый газ уже не просто прозрачный и здоровый, но приобретает оттенки: чистый, честный.
Получается, что простой и честный глаз видит свет Истины, и человек понимает, куда и с кем идти, а с кем никуда ходить не надо. А сладострастный глаз, похотливый погружает тебя в греховную мглу, чтобы запутать правое и левое, чтобы грешить не стыдно, потому что не видно, что грех пачкает, и все кошки тогда одинаково серые – ни одна не чище меня.
Как я проиллюстрирую это: вот смотрю на свой стакан и вижу, что он как всегда наполовину пуст. Это даже не пессимизм, всё гораздо хуже, потому что рядом со мной сидит человек, и у него стакан полон, пусть даже и наполовину. Не знаю, что видит он, я говорю, что вижу я.
Сажусь за стол и вижу, что на другом конце стола стоят вкусняшки. «Дайте, — говорю – мне». А мне отвечают: так вот такие же рядом с тобой стоят. Даже не заметил. Потому что то, что рядом – уже доступно, что его считать, а хочется успеть раньше других к тому, что подальше.
Великий философ говорил о красоте, что истинная красота созерцается чисто, свободно от стремления завладеть ею. А если есть стремление завладеть, то это уже не чистая красота для меня, а страстное влечение – похоть по-нашему; похоть плоти, похоть очей и гордость житейская. Это когда я смотрю на женщину и в сердце своем любодействую с ней; смотрю на плод запрещенный и вижу, что он «хорош для пищи, и что он приятен для глаз и вожделен», потому что дает то, чего мне как раз очень не хватает.
Чего же мне не хватает для полноты жизни? Как раз того, что есть у другого. Если бы ни у кого не было, я бы и не знал, что оно существует и не знал бы, что мне его не хватает. А вот у кого-то есть, и я уже озабочен: как и где мне достать для себя?
Почему сразу после слов о завистливых глазах Господь говорит о том, что невозможно одновременно служить Богу и богатству? Потому что именно глаз определяет, куда мы станем двигаться. Он смотрит, видит чистый свет Истины, и мы тянемся к ней. Он смотрит, видит у другого то, чего нет у меня, хотя я этого достоин, и я устремляюсь за этим. И они мне показывают со всех сторон: те, кто имеет – чтобы я позавидовал; те, кто может мне продать, — чтобы я поверил, что именно в обладании этим и состоит мое сегодняшнее счастье. А на завтрашнее они уже приготовили мне новую вожделенную «вкусняшку». То есть, сегодня она, конечно, еще не вожделенна, я даже не знаю, что она существует и мне очень нужна, но когда получу эту, сегодняшнюю, то завтра узнаю о новой и пойму, чего мне не хватало до сих пор. И я стану служить вожделенной цели – обладать.
Так из мира исчезла красота и, конечно, Бог, как высшая Красота. Потому что ключевая особенность в моем отношении к предметам – стремление обладать, а значит, по слову того великого философа, мое отношение не чисто, а пристрастно. А это, по словам Господа Иисуса, означает, что жизнь моего тела проходит впотьмах, потому что глаз смотрит не на сияние Истины, а во мглу похотливого влечения.
А сейчас я вам скажу мое отсталое мнение о том, как мы убиваем красоту. Я вижу это каждый день. Один только пример: иду в гимназию, а на дворовой площадке между двух деревьев стоит девушка и сама на себя любуется через фотоаппарат. Селфи называется. Мы встречаем красоту и пытаемся ею завладеть. Нет, мы не просто ее фиксируем на память, хотя и это уже попытка завладеть, мы же эту ничейную – а вернее Божию – красоту именно присваиваем, привязываем к себе: она ее фотографирует на фоне себя любимой. Всё. Нет красоты, нет чистого созерцания и восторга. Нет мимолетного мгновения и нет готовности, умения, способности уловить это мгновение, прожить его и устремиться к следующему, каким оно тебе откроется. Красота приходит такая, какая она исходит от Бога. Я должен научиться видеть ее и радоваться тому, что она есть, просто есть, а не тому, что она есть у меня, мною схвачена.
На полочке стоят банки – стеклянные, чтобы лучше видеть – и на них написано: ветер западный, ветер восточный, ветер с гор Кавказа, степной ветер и т.д. А рядом стоит человек и делает вид, что он знаток ветров. Эта картина не кажется абсурдной?
Приходят крестить ребенка и спрашивают: «можно мы сфотографируем?» Я задаю встречный вопрос: «а ваш фотоаппарат может заснять схождение Святого Духа? Нет? Тогда что вы хотите сфотографировать — своего голенького ребенка на фоне иконостаса, в купели, в руках священника?» Пришли приватизировать храм, заявить свои права на обладание? «Мы на память».
Так вы же получили билет в Царство Божие – вот и помните об этом каждый день, вам жить теперь надо с этим билетом каждый день всю жизнь так, чтобы он не оказался недействительным, когда его с вас спросят. А вы думаете о чем? – чтобы помнить, как вам его вручали. Вы лучше не забудьте, куда потом дели. Однажды ой как потребуется, а куда подевалось – не знаем.
А я думаю, что это жуткое явление – селфи – создано именно для того, чтобы убивать красоту. Конечно, никто не имеет такого намерения, никто и не думает, что это связано; этот бред только в моей голове существует. На самом-то деле, они все только тем и озабочены, чтобы сохранить красоту для личного пользования. Но я вам скажу: жадина тоже не думает, что ему жалко. Он просто хочет сохранить для личного пользования и говорит: «мне самому не хватает, а ты лучше заработай и купи себе». И что, раз он не считает себя жадиной, он не жадина?
«Не можете служить Богу и богатству» — А кто служит богатству? О чем речь? Мы же только хотим простых вещей, которые давно уже у других есть. У этого есть вещь А, у того – вещь Б, у третьего – вещь В и т.д. Мне нужна вся АБВГДЕйка. При чем тут служение? Мы просто зарабатываем деньги и тратим их на нужные удовольствия, на то, чтобы жить по-человечески.
Вот давайте так и обозначим: кто служит Богу, тот хочет жить по-Божески. Кто служит богатству – хочет жить по-человечески. И это разные жизни.
Что значит «служит»? Значит: что имеет — отдает в обмен на право быть сопричастным тому, кому служит.
Если человек служит Богу, Истине, Красоте – он отдает Ему свою честность, порядочность, умение удивляться и восхищаться, благодарить и дарить, и это всё в нем умножается.
Если человек служит богатству – он отдает ему свою совесть, свою порядочность, свое умение сострадать и сорадоваться, и это всё в нем уменьшается.
Попытка служить и тому и другому приводит к противоречию: одно взаимно уничтожает другое, и вместо жизни – сплошное разочарование и подделка. Разве поддельных христиан не больше, чем настоящих? Не хотите поддельной жизни – слушайте, что Бог говорит Церквам:
«Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и остальное всё приложится вам…»
Протоиерей Андрей Скрынько
28.06.20
(189)
