Первый на Земле человек умер от греха.
Первое человечество во дни Ноя погибло за грехи.
И с тех пор вплоть до наступления эпохи Просвещения люди знали: если приходят бедствия – это за грехи. Сегодня мы как раз такой случай вспоминаем — великое землетрясение в Царьграде в 740 году. Напуганные гневом Божиим люди вышли на площадь каяться в грехах.
Теперь же, в 21 веке, каждый школьник знает: земля трясется из-за движения литосферных плит, а заразные болезни – из-за микробов и вирусов и слабого иммунитета. Грехи тут не при чем…
Хотя, если объективно, научное мировоззрение описывает механизм: как и что происходит, и не говорит ничего о том, зачем и почему вирусы на нас враждуют и почему делают это именно сейчас. А поскольку эти вопросы в повестке дня не стоят, то отсутствие ответов на них не смущает большинство людей и даже остается и вовсе не замеченным. Но мы-то с вами – то меньшинство, которое считает, что у всего в природе есть смысл и за каждым природным явлением проявляется воля Бога. Или нет. Вернее бы сказать: мы считаем себя наследниками тех, кто видел волю Божию в каждом явлении жизни. Я намеренно подчеркиваю это отношению, потому что в доступной моему восприятию части общества и части Церкви вижу, что воля Божия – это лишь словосочетание, употребляемое в молитве «Отче наш» и в расхожей фразе «на всё воля Божия».
«Да будет воля Твоя…» — так это звучит. А в чем она состоит?
Есть ли воля Божия на то, чтобы добрые дела делались за деньги, чтобы на них была установлена стоимость и лимиты? чтобы добрым считалось дело потому, что приносит хорошие деньги? чтобы самые порочные дела приносили наибольшие деньги? чтобы за добро почиталось отказать в добром деле, за которое не могут заплатить?
Есть ли воля Божия на то, чтобы детей убивали абортами? Чтобы выживших развращали? Чтобы развращенных считали лучшими и предоставляли им лучшие условия в жизни? Чтобы переписывали историю в угоду победителю? Чтобы побеждали те, у кого больше наглости и меньше совести? Чтобы люди помнили обиды и забывали добро? Чтобы маммоне служили каждый день с утра до вечера, а на Бога не оставалось ни времени, ни сил, ни желания?
И вот, когда Бог говорит нам: у такой жизни нет будущего, а есть только неизбежное разочарование и неизбежная смерть, мы начинаем вопить: за что нам это наказание, разве я виноват, что жизнь так устроена? Разве я виноват, что надо лгать, чтобы получить диплом, чтобы получить работу, чтобы получать зарплату за лживую работу по лживому диплому; что надо тратить деньги на лжецов и на ложь, без которых невозможно получить фальшивые блага – разве я виноват во всем этом? Разве мой ребенок виноват, что жизнь так устроена? — И мы готовы придумывать новую ложь, чтобы избежать ответственности за прежнюю. Но мы не готовы каяться и изменять свою жизнь, изгоняя из нее ложь, которой всё пропитано.
Наши старшие браться по разуму и младшие по вере – стоики – говорили: неиспорченную природу легко удовлетворить, потому что эти потребности минимальны. Но изобилие равзращенных желаний поглощает человеческую жизнь без остатка и производит опустошение в душе и отвращение к жизни. Отказываясь от принадлежности к какой-нибудь определенной религии, они исполняли своей жизнью религиозные истины в то время, когда религиозные люди громоздили на эти истины завалы лжи, только бы эти истины не мешали делать то, что хочется.
Наши меньшие братья язычники, не зная, что «не пожелай себе чужого» — заповедь Высшего Бога, предупреждали: голод наступает тогда, когда жадность и зависть начинают определять поступки людей; о почтительности и послушании начинают говорить там, где иссякли любовь и доверие. Мы же, назвавшись наследниками великой веры в великого Бога, поверили в объективность материального прогресса и объявили его богоугодным делом и категорически отказываемся видеть, что в основе его лежит жадность и зависть, стремление к праздности и безграничным удовольствиям, а потому – ложь, ложь и снова ложь…
И вот, Бог снова говорит нам: у такой жизни нет будущего. Мы видим это вокруг себя: приходят смерть, страх и несвобода, но мы не способны изменить ничего в себе и потому пытаемся изменить обстоятельства: мы пытаемся регулировать поведение с помощью страха и несвободы и ограничиваем свободу под влиянием страха. Мы боимся жить, потому что от этого можно, оказывается, умереть. А умереть – страшно. Почему жить во лжи и страхе – не страшно, а умереть от честной жизни — страшно?
Вчера я служил родительскую субботу и думал: что такое наша память об ушедших? В чем корень нашей скорби? – В себялюбии. Мы жалеем себя и свою утрату. Мы помним, как нам было хорошо с теми, кто ушел от нас. Даже если мало есть, что вспомнить, мы помним и жалеем о своих утратах. В нашей памяти нет мысли и стыда о том сожалении, которое испытывают ушедшие, глядя на то, как мы живем. У мертвых нет страха, и всякая ложь для них уже обличена и отброшена. Они смотрят, как мы проживаем плоды их трудов, ничего не привнося взамен в этот мир, а только совершая новые нагромождения страха и лжи, и скорбят о нашей жизни. Но мы не слышим их скорби, потому что увлечены своей. Поэтому наша молитва об усопших бесплодна. Наша молитва об усопших, совершаемая без чувства вины за то, что наша жизнь недостойна их смерти, не связывает нас в один народ.
Мы говорим о подвиге великой победы – но поработились тому образу жизни, от которого они защищали нас.
Мы говорим о подвиге новомучеников, которые отстояли своей смертью истину чистой веры и омыли своей кровью общество от лжи, проникшей повсюду и пропитавшей земную Церковь – но наши вновь понастроенные храмы пустеют верой и наполняются корыстью.
Мы восхваляем подвиг тех, кто в тайге построил цивилизацию – города и заводы – но мы сегодняшние не только не в силах, но даже и не хотим поддерживать жизнь в этих городах своими усилиями и своей — ничтожной в сравнении с их — жертвой.
Мы говорим о благе наших детей и убиваемся, чтобы обеспечить его – но старательно отворачиваемся от простой истины: благодать – только от Бога, и только то настоящее благополучие, которое от благодати. А то благополучие, которое мы пытаемся обеспечить своим детям без служения Богу – раздается маммоной среди своих. А свои определяются количеством лжи, на которую согласились.
Я много раз употребил слово «ложь», поэтому объясню о ней кое-что.
Ложь – когда банкиры в большей чести, чем пахари, управленцы – чем учителя.
Ложь – когда в школе получают оценки за списанные работы, а во взрослой жизни — зарплаты за работу несделанную.
Ложь – когда за лучшей жизнью едут в большие города. Потому что ложь – что наша правда, якобы, уже не вмещается в наши малые города и села.
Ложь – когда родители служат детям. Вдвойне ложь – когда дети уже взрослые, а родители всё еще служат им.
Ложь – когда дети пользуются родителями, и бросают их, как только находят кормушку получше.
Бог снова говорит нам, что у такой жизни нет будущего. И если мы опять ограничимся изменением обстоятельств, не меняя себя, Он скажет об этом еще громче. Надо ли ждать?
Протоиерей Андрей Скрынько
8.11.2020
(300)
